Чем глубже мир погружается в неопределенность будущего, которому уже даже Джейкоб Ротшильд предрекает крах существующего миропорядка, тем большую популярность приобретает проектный подход. Сначала эта популярность ограничивалась публицистами, затем проектное видение окружающего мира начало захватывать экспертное сообщество — и здесь нужно обратить внимание на ряд новаторских, особенно для своего времени, работ Михаила Хазина и Сергея Гавриленкова, а также Владимира Коллонтая. Благодаря именно им проектность приобрела очертания по-настоящему теоретического построения.
Лет пятнадцать назад об этом историческом, культурологическом, политическом и в целом цивилизационном феномене всерьез заговорили в научной среде. И автор этих строк, когда решился применить этот подход в докторской диссертации, посвященной глобалистике и проблемам глобального управления, по мере продвижения работы над текстом раз за разом убеждался, что с помощью проектного подхода почему-то быстро и без всякой «натяжки» отыскиваются вполне естественные и органичные решения очень многих сложных проблем. Как в истории, так и в современности.
Сегодня проектный характер межцивилизационной конкуренции — консенсус не только в серьезной политической аналитике, но и в концептуальных документах, каковой, например, является Концепция внешней политики Российской Федерации. Действующая ее редакция — уже третья подряд, в которую включено это положение.
Но что такое проектный подход? Это видение всемирно-исторического процесса результатом конкуренции различных цивилизационных проектов. Каждый из таких проектов представляет собой, во-первых, уклад бытия определенной крупной цивилизации — страны, народа, группы стран и народов; в фундамент этого уклада заложена аксиоматика ценностей, вытекающих из доминирующей религии. Во-вторых, проект — это сплав амбиций по расширению сферы влияния этой цивилизации и ее распространению как в культурно-цивилизационном поле, так и в геополитическом пространстве. Именно этим занимается коллективный Запад во главе с США.
Вот как пишет об этом американский исследователь глобальных процессов Николас Хаггер. «Единственный способ воплотить в жизнь стандарт единого мира — это глобалистская фаза развития одной из мощных цивилизаций. Если североамериканская цивилизация станет открыто империалистической и решит создать конфедеративную империю американского типа во всем мире, то этот стандарт может просуществовать в течение всей экспансионистской фазы ее развития».
Как видим, глобализация — это «глобалистская фаза развития одной из мощных цивилизаций». То есть высший, экспансионистский, уровень соответствующего цивилизационного проекта. Что и требовалось доказать. Собственно, Арнольд Тойнби сделал это еще около 70 лет назад, когда в цикле работ «Цивилизация перед судом истории» рассуждал о превратностях перемещений так называемого «мирового центра». Из сухопутных глубин Средней Азии транзитом через Пиренейский полуостров на Британские острова и далее, на другой берег атлантической «селедочной лужи», в Северную Америку. Формирование цивилизацией «мирового центра» — это и есть «глобалистская фаза ее развития», и нынешняя глобализация — далеко не первая.
В этом определении с Хаггером если в чем и можно поспорить, то в том, что никакой «североамериканской цивилизации» не существует. США — экономический, научный, политический и военный центр, но при том культурная периферия западной цивилизации. Почему периферия? Потому, что при всем доминировании «культуры «Макдоналдса» и попкорна», эта масс-культура поверхностная и примитивная, что признавал даже такой апологет американского господства, как покойный Збигнев Бжезинский.
А откуда взялась «североамериканская» версия Хаггера? Она и сегодня популярна в определенной, преимущественно либеральной и квазипатриотической среде. Например, проповедь Анатолия Чубайса о «либеральной империи» и солидаризация с этими идеями Дмитрия Рогозина. Это из представлений о Европе как «сердце» западной цивилизации, у которой имеются две периферии: заокеанская (США) и континентальная (Россия). Вместе они якобы образуют или, точнее, должны образовать некое «северное кольцо демократий», втянув в сферу своего влияния страны АСЕАН и противопоставив их Китаю. Подвох здесь в том, что Европа давно утратила субъектность, превратившись в геополитический придаток англосаксонского мира. Поэтому за умствованиями насчет антиамериканской и антибританской оси «Москва — Берлин — Париж» скрывается другой, на самом деле реализуемый проект превращения этого формата в «троянского коня», управляемого совсем другой осью — «Вашингтон — Лондон — Берлин».
Ну, и империализм, о котором упоминает Хаггер применительно к американской политике, ничего общего с настоящим империализмом не имеет. Империализм — это не имперская политика, не империя; империализм в интерпретации классиков марксизма, что на Западе, что в России, — это определенный этап развития, точнее мутации, капитализма, когда свободная конкуренция уступает место сговору монополий. То, о чем пишет Хаггер, — это не империализм, а ультраимпериализм, если обращаться, например, к типологии Карла Каутского. То есть глобализм — миропорядок, навязанный победителем в конкуренции различных национальных империализмов (то есть проектов) тем, кто эту конкуренцию проиграл.
Теперь о цивилизационной и геополитической сторонах проектной конкуренции.
Прежде всего, когда мы произносим термин «цивилизация», мы должны отдавать себе отчет в том, что у него два значения, которые уходят корнями в разработки двух научных и политических школ.
На Западе преобладает материалистическая школа. Она рассматривает цивилизацию как уход от варварства. По Редъярду Киплингу — «бремя белого человека», дающее моральное право на колонизацию «отсталых» народов.
В России и на Востоке в целом, в византийской традиции, цивилизация понимается культурно-историческим типом или личностью. Именно в этой плоскости, например, находится обновленческая по отношению к марксизму концепция Юрия Семенова с его социорами — социально-историческими организмами.
Поясним. Марксистская теория общественно-экономических формаций (ОЭФ) и противопоставленная ей западная теория модернизации — близнецы-братья по части голой абстракции предлагаемых ими моделей, более походящих не на государственные или цивилизационные организмы, а на некие выращенные в пробирке идеальные типы. Семенов это уяснил и одним из первых предложил механизм адаптации теории ОЭФ к жизни с помощью социоров, развитие которых по формационной лестнице идет в рамках параформаций, увязывающих определенную фазу развития цивилизационного проекта с конкретной государственной формой, например Киевской и Московской Русью, Российской империей, СССР. Если эту точку зрения принять, то многое, если не все в марксизме-ленинизме становится на свои места.
Что касается теории модернизации, то Запад для ее вовлечения в идеологическую борьбу с Востоком пошел на прямой подлог. И подменил модернизацию, модернизм (modernity), в русле которой рассуждали ее основатели Макс Вебер и Эмиль Дюркгейм, постмодернизмом западных «шестидесятников» — Дэниэла Белла, Уолта Ростоу, Збигнева Бжезинского. Название при этом оставили прежнее, то есть принялись звать социалистические и развивающиеся страны в модернизм, на деле имея в виду их постмодернизацию, что и произошло с распадом СССР. А что такое постмодернизм, если выражаться классовым языком марксизма? Это — упадок и деградация даже не до капиталистического, а скорее до феодального уровня. И «свежие» информационные забросы об отмене пенсий — тому яркое свидетельство.
Так что, как мы видим, место проектной теории, проектного подхода — в культурно-исторической нише. Материалистическая ниша оперирует другими понятиями, в рамках которых страны и народы делятся на традиционные, то есть, разумеется, в западном понимании, отсталые, и рациональные, то есть, в том же понимании, передовые.
Понятно, что «передовые» — это Запад, а «отсталые» — Восток и Юг. Россию после распада СССР записывают в специально изобретенную для нее промежуточную нишу «переходных» стран, которые-де «идут от традиции к рациональности». Отсюда, кстати, и все нападки на нас Запада: «вы же переходные, вот и переходите — к демократии и рынку. Другого пути нет, и нечего сопротивляться и выдумывать «свой путь»!» Политолог и депутат Вячеслав Никонов рассказывал, как возмущался один его канадский коллега: «Были б вы чернокожими — вопросов бы к вам не возникало. Но вы такие же, как мы! Почему же вы такие другие?!»
Пару слов о геополитической стороне российского цивилизационного проекта. Исторически главными понятиями традиционной геополитики являются «море» и «суша». «Море» — англосаксонский, островной мир. «Суша» или «Хартленд» — Большая Евразия, центром которой является Россия. Кто им владеет — тот владеет миром. Поскольку сегодня он находится под контролем России, то Европа на Западе, как и Япония с Кореей на Востоке, как и Индия с арабским миром на Юге, как и Арктика на Севере, — это промежуточные пространства. То есть, в геополитической терминологии, лимитрофы или «римленд» — термин американского теоретика Николаса Спайкмена. За них ведется борьба между «морем» и «сушей».
Главная задача англосаксонского Запада — овладеть ключевыми позициями в этих пространствах и начать передвигать их вглубь Хартленда, то есть приступить к его генеральному штурму, решающей битве за мировое господство против России. Распад СССР, серия «оранжевых революций» на его бывших окраинах — это как раз и есть передвижение лимитрофного «римленда». Более детально эту тему рассматривать здесь не будем потому, что она большая и отдельная.
Итак, термин «глобализация», автором которого считается американский социолог Роберт Робертсон, появился сравнительно недавно, в 1985 году. И, видимо, совсем не случайно он стал ровесником «перестройки».
Фактически же глобализация была провозглашена основателем Римского клуба Аурелио Печчеи. «Ахейцам, осаждавшим Трою, понадобилось десять лет, чтобы додуматься до уловки с деревянным конем, — пишет он в программной книжке под названием «Человеческие качества». — Римскому клубу посчастливилось гораздо быстрее найти своего троянского коня и одержать первую стратегическую победу в той исторической баталии, которая только начиналась».
Кто такой Печчеи? Его биография включает многое. И защиту в фашистской Италии диссертации по ленинскому НЭПу. И близкое знакомство с руководством итальянской Компартии. И сотрудничество с будущим тайваньским диктатором Чан Кайши. И командировку после войны в Аргентину, где он возглавил представительство концерна Fiat, и именно эта далекая страна стала прибежищем для множества нацистских военных преступников и ряда военно-научных программ ушедшего в подполье Третьего рейха. И участие в разработке проекта интеграции Латинской Америки в западное сообщество.
Но самым важным и знаковым этапом, без сомнения, стала работа Печчеи с 1942 года на руководителя швейцарской резидентуры американских спецслужб Алена Даллеса, будущего основателя и многолетнего директора ЦРУ и одного из организаторов холодной войны против СССР.
Задолго до изобретения термина «глобализация» Печчеи предложил некий «глобальный план», который озвучил из Буэнос-Айреса, с мировой периферии, буквально насквозь пропитанной наследием нацизма. «Чтобы сделать глобальный план, — рассказывал он курсантам военного колледжа аргентинской столицы, — нужно укрепить связи между Европой и США. …Иначе Америка окажется в полной изоляции, и дальше каждый пойдет своим путем. Поэтому основой глобального плана я считаю Североатлантическое партнерство, связанное с созданием Европейского союза…
Создание ЕС, а потом атлантического содружества не утратит смысла, даже если на объединение Европы уйдет много времени… Когда возникнет евро-американское содружество… — останутся два региона, заинтересованные в совместном развитии и процветании: СССР с Восточной Европой и Латинская Америка».
Обратим внимание: лекция, в которой были высказаны эти идеи, была прочитана в сентябре 1965 года. Следовательно, о Европейском союзе в ней говорилось за 27 лет до Маастрихтского договора (1992 г.), которым он был создан. Разве это случайно так получилось? Нет, это был проект, запущенный еще в первые послевоенные годы американским «планом Маршалла» (1948 г.). Вытащив европейские страны из разрухи, США взяли их под контроль. И в 1951 году запустили процесс европейской интеграции, дав зеленый свет созданию ЕОУС — Европейского объединения угля и стали.
В 1957 году, с подписанием Римского договора, появился «Общий рынок» — Европейское экономическое сообщество. Но решающие события произошли в 1955 году, когда в НАТО приняли Западную Германию, и в 1963 году, когда был подписан Елисейский договор, который образовал франко-германскую ось будущего Евросоюза.
Показательно: символика нынешнего флага ЕС — двенадцать звезд — впервые появилась на флаге Панъевропейского союза — интеграционной инициативы австрийского аристократа, дипломата и масона Рихарда Куденхова-Калерги, выдвинутой еще в 1923 году. Произошло это почти одновременно с «пивным путчем» Гитлера. То были два проекта будущей европейской интеграции — нацистский и «старой» династии Габсбургов, властителей бывшей Австро-Венгерской империи. И за обоими маячили олигархи англосаксонского Запада, которые устроили этим проектам своеобразный кастинг.
Двенадцать звезд Пан-Европы, перекочевавшие на флаг Европейского союза, были взяты из «Апокалипсиса» — знаменитой Книги Откровения апостола и евангелиста Иоанна Богослова. С точки зрения архитекторов европейской интеграции, эта символика отражает европейское стремление к Концу Времен и истории.
Но и интеграция Европы — далеко не начало глобализационных процессов, которые уходят корнями во вторую половину XIX — начало XX века. Когда в Викторианскую эпоху своего расцвета достигла Британская империя, в умах островной элиты зародилась мысль о распространении британской парламентско-монархической системы на весь мир. То есть о превращении мира в «большую Британскую империю».
«Заселение британскими колонистами всей Африки, Святой Земли, долины Евфрата, островов Кипр и Кандия (Крит), всей Южной Америки, островов Тихого океана, всего Малайского архипелага, береговой полосы Китая и Японии и возвращение США в Британскую империю… Создание всемирной империи с глобальным имперским парламентом».
Это Сесил Джон Родс — ученик двух «столпов» британского экспансионизма второй половины XIX века. Первый — Бенджамин Дизраэли, премьер-министр, провозвестник безграничной колониальной экспансии, протестант по вероисповеданию, связавший британскую имперскую идею с идеей иудейского мессианства. Второй учитель Родса — Натаниэль Ротшильд — внук основателя британской ветви этого клана, который первым из иудеев получил титул пэра, сохранив при этом свою веру, и был избран в палату лордов.
11
Вот так, как записано в этой цитате, Родс — организатор Англо-бурской войны и создатель южноафриканских колоний — видел будущее британское владычество. Какую судьбу он уготовил другим народам? «Только представьте себе, — писал Родс в работе «Символ веры», — какие перемены наступили бы, если бы территории, которые заселены сейчас самыми презренными образчиками человеческой породы, попали под англосаксонское влияние. …Мы должны постоянно помнить, что чем больше у нас земель, тем многочисленнее англосаксонская раса, тем больше представителей этой лучшей, самой достойной человеческой расы на Земле».
Что интереснее всего в этих цитатах? Оставим в стороне их неприкрытый цинизм, который по Фридриху Ницше — не более чем «высшая форма откровенности».
Первое: Родс говорит о возврате США в Британскую империю. Разумеется, не о физическом возврате, а о символическом. Именно это и произошло с созданием в декабре 1913 года Федеральной резервной системы (ФРС). И именно ради этого, а отнюдь не из-за чернокожих рабов, в Америке в 60-х годах XIX века была развязана Гражданская война, которая унесла более миллиона жизней. Что не получилось в ту войну, олигархи успешно решили через полвека. Вот список основных акционеров Федрезерва: Банк Англии, банки Ротшильда в Лондоне и Берлине, банки Варбурга в Гамбурге и Амстердаме, Kuhn, Loeb & Co, Lehman Brothers (Нью-Йорк), Lazard Brothers (Париж), Israel Moses Seif Banks of Italy, Goldman Sachs, Chase Manhattan Bank (Нью-Йорк).
Оговоримся: официально список акционеров ФРС, как и Банка Англии, засекречен; то, что здесь перечислено, — это неформальный итог работы американских исследователей Роберта Керби и Юстаса Муллинса, причем, по данным на начало 70-х годов. Исследования тогда были проведены в связи финансовым кризисом 1971−1973 годов и отказом США от золотого покрытия доллара.
С тех пор кое-что поменялось. Chase Manhattan Bank, например, в 2000 году слился с J.P. Morgan. В результате получился J.P. Morgan Chase. Компания Kuhn, Loeb & Co, неразрывно связанная с именами Якоба Шиффа — эмиссара Ротшильдов, отправленного в США сразу же после поражения Юга в Гражданской войне 1861−1865 годов, и братьев Варбургов, направленных в поддержку Шиффа перед созданием ФРС, прекратила существование в 1977 году, после поглощения ее банком Lehman Brothers.
Поскольку Шифф — Варбурги немало повлияли на революционные события 1917 года в России, поддерживая сначала меньшевиков, а затем Троцкого, на фоне разрядки 70-х годов между СССР и США возникла настоятельная необходимость «спрятать концы в воду». Не случайно во время кризиса 2008 года обанкротился именно Lehman Brothers, американские активы которого, к сведению, скупил «придворный» британский глобальный банк Barclays, теснейшая связь которого с Ротшильдами и мировым рынком золота и драгоценных металлов — отдельная интереснейшая тема.
Как видим, ключевые позиции в ФРС — у Банка Англии, которым Ротшильды до 1946 года владели прямо, а после — через вторые и третьи руки. По составу акционеров Банка Англии, в отличие от ФРС, прямых утечек в СМИ не было. Но из косвенных следует, что блокирующим пакетом и поныне продолжает владеть семейство Кесвиков, собственники компании Jardine Matheson Holdings, ближе которых к Ротшильдам нет никого. Даже Джордж Сорос — и тот подальше, просто много светится в публичном информационном пространстве, работа у него такая. Сорос — «наемный менеджер» Ротшильдов, а Кесвики — партнеры. Как говорится, «почувствуйте разницу».
И второе. Заметим, что Родс говорит не об английской нации, а об англосаксонской расе. Именно англичане — создатели расовой теории, которой воспользовались нацисты. Об этом очень подробно, на богатейшем историческом материале, с детальным анализом «изысканий» в расовой теории британских идеологов рассказано в книге германского профессора Мануэля Саркисянца «Английские корни немецкого фашизма».
Вот лишь один из наиболее наглядных примеров. «Я восхищаюсь английским народом. В деле колонизации он совершил неслыханное. Ни один народ по своим государственным и политическим качествам… не пригоден… к тому, чтобы владеть империей. С 1920 года я со всем упорством… пытался вызвать национальное движение в пользу… союза между Германией и Англией… Двум германским нациям следовало бы стать друзьями уже под воздействием одного только природного инстинкта…»
Гитлер, которому принадлежат эти слова, так и не понял, что англичанам он — не ровня, а эпигон, нанятый ими же для выполнения «грязной работы». К тому же, когда определенные круги, симпатизировавшие нацизму, почти пришли к власти в Лондоне (их представителем был лорд Эвелин Галифакс) и осторожно протянули Гитлеру руку, тот не распознал этого сигнала. И обиделся на критику в британских СМИ, которая на самом деле должна была стать информационным прикрытием «сделки века», в итоге, к счастью, не состоявшейся.
Вот за эту книжку Саркисянц и расплатился высылкой из Германии в Мексику и запретом своих трудов в наиболее «демократичных» государствах Европы — Великобритании и ФРГ.
Но и английские расовые идеи, в свою очередь, уходят корнями в чужие — ветхозаветные представления. Британская элита со времен упомянутых наставников Родса — Дизраэли и третьего Ротшильда — формировалась под влиянием именно этих идей. И именно на этом переплелись верхушки британской и иудейской элит, которые стали проводить в жизнь общую программу.
Для осуществления планов Родса были созданы теневые институты, которые из Британии перекинулись в США, а потом вернулись в Европу, замкнув круг проекта глобального господства западных элит. На начальном этапе их список ограничивался Королевским институтом международных отношений (КИМО или «Chatham House») и Советом по международным отношениям (СМО, CFR). Когда СССР вышел главным победителем во Второй мировой войне и превратился в сверхдержаву, такие институты, в рамках принципа регионализма, принятого в ООН с подачи Запада, принялись расти как грибы после дождя.
С чего все начиналось?
Разрушение европейских империй в Первую мировую войну должно было узаконить первую глобализацию, которая развернулась в ходе перехода капитализма в стадию империализма. Еще раз вспомним труд Карла Каутского «Империализм» (1914 г.), в выводах которого прогнозировалось, что рано или поздно отдельные национальные империализмы под началом самого сильного империализма сольются в глобальный «ультраимпериализм».
«Ультраимпериализм» — и есть глобализация. И, похоронив империи, та глобализация должна была превратиться в «новый мировой порядок», чему и помешал Великий Октябрь. Потребовались солидарно предсказанные в 1918 году Уинстоном Черчиллем и главкомом Антанты фельдмаршалом Фердинандом Фошем 20 лет кризисов (включая Великую депрессию), а также нацизм и новая мировая война, потом холодная война и распад СССР, чтобы вновь развернуть глобализацию, уже нынешнюю.
Потому-то этот термин — «глобализация» — символически и появился в один год с «перестройкой». А европейская интеграция — это «пилотный проект» интеграции «ультраимпериалистической», уже мировой, которая, собственно, и представляет собой глобализацию. Как еще в 1995 году проговорился по этому поводу на горбачевском Форуме «Состояние мира» Бжезинский, «предпосылкой окончательной глобализации является прогрессивная регионализация».
В 1909 году британский экономист Норман Энджел выпустил книгу «Великая иллюзия», в которой утверждал, что войны между Англией и Германией быть не может из-за переплетения их экономик. Фактора бросаемого Берлином Лондону вызова в виде строительства мощного германского флота он не учел, потому и ошибся.
Так завершилась предыдущая глобализация, и если посмотреть на современные отношения США и Китая, то отыскивается слишком много параллелей, закрыть на которые глаза не получится, как бы ни старались современные эпигоны Энджела. Но это уже несколько другая история…